В начале 70-х гг. XIX в. в рамках неокантианского движения образовалось своеобразное по своей интерпретации философии И. Канта направление — баденская школа, которую возглавил Вильгельм Виндельбанд. Обладая оригинальным и самостоятельным мышлением, великолепными педагогическими и ораторскими способностями, этот мыслитель собирал вокруг себя множество слушателей, большинство из которых стали его последователями — продолжателями необычайной трактовки философии как учения о ценностях. Среди них — знаменитый немецкий философ Генрих Риккерт, французы — Ш. Ренувье, О. Гателен, Л. Брюнсвик, и даже такие крупные русские философы, как А. И. Введенский, Н. И. Лапшин, С. И. Гессен и Б. А. Яковенко.
Своеобразием баденской школы является признание в ней центральным моментом учения Канта не в части теории познания, выраженной в его «Критике чистого разума» и не этики, прописанной в «Критике практического разума», а телеологии и философии искусства, обоснованной в «Критике способности суждения», где осуществляется последний смысл и получает оправдание всякое знание. Недаром это учение неокантианцев называют телеологическим идеализмом, или нормативизмом. Согласно Виндельбанду, все частные науки занимаются рассмотрением того, что есть, фактически данного бытия. Философия же своим исключительным предметом имеет не то, что есть, а то, что должно быть, долженствующее быть, не данное, а заданное, идеалы и ценности. Философия есть наука о должном или ценностях. Она, говорит Виндельбанд, спрашивает не о том, какие естественные законы руководят такими-то и такими-то явлениями. Она спрашивает о том, существует ли и как возможна наука, т. е. знание, дающее всеобщие и необходимо значимые истины, как возможна мораль, т. е. такое воление и действование, которое обладает подлинным значением добра, и как возможно искусство, т. е. созерцание и чувствование, имеющее обязательное значение красоты. Другими словами, в философии речь идет не о суждениях с эмпирическим содержанием, а об «условиях возможности» (в духе Канта), об оценках, утверждающих должное, и притом об оценках абсолютных, непреложных и всепредполагаемых. При этом она не безразлична и к данному, поскольку методологической платформой, как учили неокантианцы, является строгое разграничение наук по методам исследования, выделяя два: номотетический метод, имеющий дело с законами, и идеографический, изучающий единичные, неповторимые явления. И все же предметом философии, как пишет Г. Риккерт, является долженствование, «и когда мы сообразуемся с ним, процесс мышления снова становится познаванием». Важно, что для неокантианцев сами ценности (должное), хотя они и «переживаются» человеком как «культурные блага» (ибо он живет в культуре), представляют собой нечто самодовлеющее и объективное. Их значимость — аксиоматична, она заключена в них самих и не может быть оправдана чем-то другим. Напротив, все остальное получает свое оправдание и смысл через них.
Совокупность абсолютных оценок или норм составляет «нормальное или всеобщее сознание», которое является тем идеальным пределом, к которому не просто должно стремиться, а уже стремится всякое эмпирически-индивидуальное сознание. Человек не может не стремиться к нему, так как оно составляет его «заданность», «внутреннее содержание» его разума, совести и чувства. В душе человеческой всегда живет в широком смысле нравственное стремление знать Истину, совершать добро и созерцать красоту. Совершенный человек был бы тот, чья деятельность всегда соответствовала бы нормам. Он жил бы согласно совести, действовал бы в силу одного только долга и стоял бы всегда над «грубой и безжизненной причинностью».
Нужно сказать, что истиной, добром и красотой не исчерпываются все абсолютные ценности. Есть еще одна мощная культурная деятельность человека — религия. Эта деятельность возникает на почве несоответствия между должным и необходимым, между абсолютными ценностями всех трех порядков и эмпирической действительностью и «направляется на них всех, как на царство святого». Святое и есть то нормальное сознание истинного, доброго и прекрасного, но только «пережитое как трансцендентная действительность». «В этом смысле, — пишет Виндельбанд, — совесть предполагает метафизическую реальность нормального сознания: эта, как только мы дадим себе отчет в значимости абсолютных ценностей, является самым достоверным из наших переживаний, и именно в этом смысле нормальное сознание составляет святое». «Стало быть, в самой смене моей жизни неизменное, вечное обнаруживается в форме ценностного сознания». Или иначе: поскольку человек оказывается определенным в своей совести и разуме чем-то запредельным, трансцендентным, божественным, постольку он религиозен. Через разум он выходит за пределы опыта и принадлежит к миру духовных ценностей.
Учение баденской школы неокантианства — это еще одна из попыток оправдать «высокий» человеческий опыт перед лицом упадка культуры, показывая живое биение импульса западноевропейской мысли, ее неудовлетворение данным и тяготение к предощущаемой Истине.